Мэдлен Л`Англ - Камилла
Обзор книги Мэдлен Л`Англ - Камилла
Мэдлен Л'Англ
Камилла
1
Как только я в среду вернулась домой из школы, то поняла, что Жак там у нас наверху, у моей матери. Я догадалась об этом сразу, едва успев войти в холл нашего дома, по тому, с какой ухмылочкой привратник сказал мне: «Добрый день, мисс Камилла». Он в последнее время всегда встречал меня этой ухмылочкой. Я пересекла холл и, подходя к лифту, молилась про себя: «Господи, сделай так, чтобы Жак ушел до того, как отец вернется с работы». И еще я порадовалась, что сразу пошла из школы домой, а не отправилась на прогулку с Луизой. Я вошла в лифт, и «лифтовый мальчик» сказал мне с таким видом, точно во рту у него был какой-то вкусный экзотический фрукт:
– Добрый день, мисс Камилла. У вас наверху гости.
– Да? – отозвалась я.
– Ага.
«Лифтовый мальчик» был низкорослый и толстый. И все почему-то называли его «лифтовый мальчик», хотя на самом деле это был седой дядька и у него не хватало двух зубов. Никто никогда не называл его просто лифтером. И по тому, как у него в глазах всегда плясали какие-то злобно-хитроватые искорки, он скорее напоминал некоторых старших братьев моих соучениц. Вот и сейчас он смотрел на меня с какой-то злобной радостью, точно собирался поставить мне подножку и разразиться хохотом, когда я полечу на землю лицом вниз.
– Там у вас этот мистер Ниссен, – продолжал он. – Спросил меня, дома ли вы, и сказал, что поднимется и подождет вашего возвращения.
Я так прямо и слышала, как Жак спрашивал про меня своим мягоньким, точно ухо спаниеля, голосом. Он всегда обо мне спрашивает. Они точно в меня играют, Жак, привратник и старый «лифтовый мальчик», и все с улыбочкой, с улыбочкой, потому что понимают: игра эта – совершенно пустое занятие…
Вот и сейчас «лифтовый мальчик» взглянул на меня с этой своей улыбочкой и остановил лифт на четырнадцатом этаже. На самом деле у нас тринадцатый этаж. Но я заметила, что в таких многоэтажных домах тринадцатого этажа никогда не бывает, его сразу обозначают четырнадцатым. Это довольно глупо. Можно изменить номер, но ведь этаж-то перенести нельзя.
Я попрощалась с «лифтовым мальчиком» и вынула ключ из кармана своего пальто цвета морской волны и вошла в квартиру. Их голоса доносились из гостиной. Мама смеялась звонким, счастливым смехом. «Сделай так, чтобы папа никогда не услышал этого смеха», – молила я, сама не знаю кого: то ли маму, то ли Жака, то ли Господа Бога.
Я прошла сразу в свою комнату, убрала в шкаф пальто и красный берет и выложила учебники на письменный стол. Но только я не села сразу за уроки, как обычно делаю по возвращении из школы. Я направилась в гостиную. Пусть Жак знает, что я дома. Я нарочно громко топала, шлепая тяжелыми школьными туфлями по ковру. Потом я постучала.
– Войдите, – отозвалась мама. – Ах, это ты, Камилла, дорогая. Как дела в школе? Я как раз говорила Жаку, что ты всегда… Твои последние отметки, так уж… Мы с папой тобой очень довольны.
Мама всегда говорит какими-то толчками, точно она так торопится, что ей некогда закончить предложение. Ее голос звучит точно скачущий по камешкам ручей, который затем устремляется вниз, с горки и разбивается о скалы на мелкие брызги.
Я подошла к маме, поцеловала ее и обменялась рукопожатием с Жаком.
– Боже мой! – воскликнула мама. – Камилла, твоя щека холодная как лед. Там что, дождь идет или… Как ты думаешь, Жак, пойдет сегодня снег? Ведь уже пора… Я вообще-то не люблю снег, после того как… Но когда он падает, довольно красиво.
Она засмеялась. Я не поняла, чему. Я знаю только, что она позволяет себе так смеяться, потому что думает, будто я маленькая, как слепой котенок. Но когда тебе пятнадцать, то ты уже вышел из этого котячьего возраста. Странный это возраст – пятнадцать лет. И очень удобный для папы с мамой. Когда они хотят мне в чем-либо отказать, то говорят, что я уже слишком большая, или, наоборот, что я еще пока мала. Луизе уже шестнадцать, но, по ее словам, и с ней обращаются так же. В этом возрасте теряешь все привилегии ребенка и не приобретаешь никаких привилегий взрослого человека.
– Добрый день, Камилла, – проговорил Жак своим шелковистым голосом. Он взглянул на маму. – Да, Роуз, должно быть, пошел дождик… Верно, Камилла?
– Да, – подтвердила я, выдергивая руку из его руки.
Он так и не разжал пальцы, и я все время ощущала его ладонь, когда высвобождала свои пальцы из его руки.
– У тебя мокрые ресницы, – говорил Жак. – И дождинки на волосах. А я принес тебе подарок, Камилла.
– Ах, да, да, Камилла, – заговорила мама, – погляди на… Жак принес тебе прелестную… Жак как раз и пришел, чтобы… Он забежал, чтобы занести тебе подарок.
Жак подошел к столу, над которым висел портрет моей матери, и взял в руки какую-то коробку, похожую на маленький гробик. Он протянул ее мне.
– Может быть, ты уже слишком взрослая для такого подарка, Камилла, – сказал он. – Но твоя мама говорит, что ты учишься шить, возможно…
– Да, Камилла так хорошо шьет, что ей будет полезно попрактиковаться на… такие маленькие платьица и, может быть, шляпки… – весело подхватила мама.
– Спасибо за подарок, – сказала я.
– Разве ты не хочешь посмотреть? – спросила мама.
Я открыла коробку. В ней была кукла. Огромная кукла, с настоящими волосами и длинными ресницами. Ее страшные голубые глаза то открывались, то закрывались. Когда я вынула ее из коробки, она раскрыла свой маленький малиновый ротик и показала два ряда маленьких злых белых зубов. Я никогда не любила кукол. Они меня всегда слегка пугали. Они казались мне карикатурами на людей. Было в них что-то такое холодное, равнодушное.
– Видишь? У нее ресницы почти как у тебя. Это такая кукла, ну, не совсем для маленьких детей… – бормотал Жак.
Он что-то вдруг занервничал, запустил пальцы в свою густую светлую шевелюру. Он был почти таким же блондином, как мама. Кукла у меня на руках качнула головой, и ее круглый ротик захлопнулся.
– Тебе не пора ли делать уроки? – спросила мама. – Ох, уж эта латынь… Или ты просила папу помочь тебе с геометрией? Я никогда ничего не смыслила в геометрии.
– Да, с геометрией, – ответила я ей. – Спасибо за куклу, – сказала я Жаку.
Я вышла из гостиной, пересекла холл. По дороге усадила куклу на стул, но она скособочилась и лежала там на стуле, как какой-то пьяный карлик.
Тут я вспомнила, что оставила коробку на столике под маминым портретом, и снова направилась в гостиную. На этот раз я не постучалась. Я даже не знаю, поступила ли я так намеренно, но когда я вошла, то увидела, что мама и Жак целуются. Я, можно сказать, почти предполагала это.
– Я забыла взять коробку, – произнесла я громким голосом и прошла прямо к столику.
Жак открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но тут же захлопнул его, потом открыл снова. На этот раз он, может быть, что-нибудь бы и произнес, но в этот момент мы все трое застыли в молчании, услышав, как папин ключ поворачивается в замке наружной двери.
Мы слышали легкий шорох от его шляпы, брошенной на стол в холле, и шелест его пальто, передаваемого Картер, нашей прислуге, чтобы она повесила его на вешалку. Мама подошла к дивану, села к кофейному столику и закурила сигарету. Пальцы ее были такими же белыми, как сигарета, и слегка подрагивали. Жак тоже закурил, но его пальцы не дрожали вовсе.
Папа вошел в комнату с натянутой улыбкой. Когда он увидел Жака, на его лице не отразилось ничего, только улыбка стала чуть более натянутой.
– Добрый вечер, Рефферти, любовь моя, – сказала мама и погасила недокуренную сигарету. Сигарета смялась в пепельнице, табачинки разлетелись в разные стороны. – Камилла сказала, что идет дождь. Как ты… Может, тебе лучше переобуться, если ты… Или дождь уже прекратился?
– Нет, еще идет, – сказал папа. Он перегнулся через кофейный столик и поцеловал маму в щеку. Затем кивнул Жаку: – Добрый вечер.
– Сколько сейчас… Или ты сегодня пораньше? – спросила мама.
– Я – пораньше, – ответил папа. – Ты сегодня прелестно выглядишь, Роуз. – Он обратил свою натянутую улыбку ко мне, точно улыбаться причиняло ему боль. – Что это у тебя там, Камилла?
– Коробка, – ответила я.
– Коробка из-под чего?
Он снова перегнулся через кофейный столик, достал сигарету из серебряной шкатулочки и протянул ее маме. Потом он достал из кармана зажигалку и зажег. За это время он ничего не сказал, только молча глядел на нее, а она на него своими голубыми-голубыми, как у куклы, глазами. Мне показалась, что папа как-то растет, увеличивается в размерах, заполняя собой всю комнату, стоя там, у кофейного столика, в своем черном деловом костюме. Зажигалка все еще полыхала в его руке.
– В ней была кукла, – сказала я.
– Кукла?
Теперь мне стало ясно, что мама и Жак были рады, что я оказалась в этот момент в комнате с ними.
– Жак принес Камилле куклу, – сказала мама. – Жак просто обожает Камиллу.
